Жорж Бордонов - Мольер [с таблицами]

Клермонский коллеж (нынешний лицей Людовика Великого) — лучшее учебное заведение в Париже. Оно насчитывает тысячу восемьсот воспитанников. Почти все они дворянского происхождения, а иные носят и весьма громкие имена, что говорит о социальном продвижении Покленов-Крессе, хотя «благородные» юноши и отделены от учеников «низкого звания» барьером золоченого дерева. Если «господа» в «маленьких школах» Пор-Рояля преподают древнегреческий, то клермонские иезуиты дают основательные познания в латинских авторах. Курс обучения состоит из двух циклов. Первый соответствует приблизительно нашим шестым-восьмым классам. Второй отдан занятиям древними языками, а последние два года — естественным наукам и философии. В программе единственный философ — Аристотель, чья несколько расплывчатая метафизика не противоречит, по крайней мере внешне, христианскому учению.

Тот факт, что Мольер вышел из Клермонского коллежа хорошим латинистом, сомнений не вызывает. Это подтверждается и описью имущества, составленной после смерти Мольера. По описи, в его библиотеке кроме Геродота, Плутарха и Гелиодора были Тит Ливий, Ювенал, Сенека, Вергилий, Овидий, Гораций, Лукиан, Теренций, Кассиодор, Диодор Сицилийский, Валерий Максим и Юлий Цезарь. Он, очевидно, знал, и очень неплохо, античную философию от Сократа до Эпикура. Его взгляд на мир в последние годы, когда подводится итог всем долгим размышлениям, окрашен стоицизмом, но этот стоицизм смягчен горячей верой в будущее человека, в возможности научного знания, просветлен неистребимой любовью к жизни.

УКАЗ О ПЕРЕДАЧЕ ДОЛЖНОСТИ

Благоразумная предусмотрительность истинного буржуа: Жан II, чувствуя, что подходит старость, опасается, как бы должность королевского обойщика и камердинера не вернулась к его брату Никола, который уже жалеет, что ее продал. Человеческая жизнь — вещь непрочная, всякое может случиться в любую минуту! Жан II добивается от Людовика XIII указа о передаче должности своему старшему сыну. Указ получен 17 декабря 1637 года. На следующий день Жан-Батист дает присягу на звание мастера. На мой взгляд, это неоспоримое доказательство того, что Мольер был обучен ремеслу обойщика и действительно им занимался, — иначе коллеги-мастера не приняли бы его в свои ряды. Правила в ремесленных гильдиях суровые. Если сын хозяина мастерской окажется непригодным к делу, на снисходительность рассчитывать не придется. Те, кто принимают нового мастера, ручаются за его рабочую сноровку, несут за него ответственность.

Тем не менее, если не считать путешествия в Нарбонну (к этому случаю мы еще вернемся), Жан-Батист как будто лишь номинально исполняет обязанности преемника своего отца. Обязанности эти, впрочем, скорее почетные, предполагающие не слишком обременительную и вовсе не постыдную службу: в течение трех месяцев появляться в Лувре в сопровождении двух лакеев и стлать королевскую постель. А плата за такое беспокойство — недурное годовое жалованье, «кормовые», деньгами или припасами, и — немаловажное преимущество — привилегия на заказы от государства и придворных сановников. Кроме того, камердинер короля принадлежит к его дому. Поэтому обычная юрисдикция на него не распространяется, он подчиняется только государю, своему прямому покровителю. Отсюда понятно, почему Мольер, отказавшийся от этой должности в пользу брата, спешит вновь ее занять после смерти Жана III. В ту пору камердинер его величества занимает в обществе положение неизмеримо более высокое, чем гениальный актер. Да и само слово «камердинер» тогда имело совсем другой смысл. В XVII веке оно синонимично слову «вавассал»[42], «вассал вассала»: последний из сеньоров, но все-таки сеньор!

МОЛЬЕР АДВОКАТ

В 1638 году умирают Луи Крессе и его жена Мари Аслен.

«Спустя два месяца была составлена опись имущества для определения размеров наследства. Мольер, а также два его брата и сестра, названы здесь как имеющие право на долю наследства, причитавшуюся их покойной матери. Наибольший интерес для нас в этом описании дома «Под образом святой Екатерины» представляет не мебель орехового дерева — кровати с витыми столбиками, не картины, не коллекция оружия — шпаги, кинжалы с золочеными рукоятками, карманные пистолеты (как, должно быть, маленький Мольер любил со всем этим возиться!), а обыкновенное долговое обязательство, упомянутое среди других бумаг» (Мадлена Юргенс и Элизабет Максфилд-Миллер).

Это обязательство касается ссуды в 100 ливров, которую Луи Крессе предоставил Филиппе Ленорман, дочери Пьера Ленормана, сьера де Монтюше, связанного с Бежарами так тесно, что какое-то время он, в качестве съемщика или совладельца, делит с ними дом на Жемчужной улице в квартале Маре. В 1638 году Филиппа Ленорман еще остается должна 60 ливров. Мадлена Юргенс и Элизабет Максфилд-Миллер совершенно справедливо выделяют этот документ исключительной важности. Он позволяет с уверенностью утверждать, что «уже с 1637 года существовал мостик между Мольером и его будущей профессией». По легенде Мольер не стал бы актером, если бы не его добрый дедушка Крессе. На самом же деле именно эта ссуда Филиппе Ленорман косвенным путем сблизила Жана-Батиста с Мадленой Бежар, его будущей подругой, вместе с которой они создадут Блистательный театр, деля пополам все радости и невзгоды.

В 1641 году Жан II Поклен, действуя как опекун своих детей, устраивает распродажу имущества, принадлежавшего его бывшему тестю. Чудесный дом в Сент-Уэне, с которым связано столько детских воспоминаний, арпаны земли, которые так любовно приумножал старый Луи, уходят из владения семьи. Мебель, выбранная с таким вкусом, радовавшая глаз и нежившая тело, распродана. Практичный Жан II считает, что дом в деревне ни на что не годен и дохода не приносит. Продажа дает 6000 ливров. Жан II не знает (или не хочет знать), что для легко ранимого Жана-Батиста с этим домом безвозвратно уходит целый счастливый мир. Мальчика терзают мысли о том, как бесследно, непоправимо исчезают любимые существа, об их кратковечности, об их земном уделе. Радостное возбуждение и непоседливость все чаще сменяются у него задумчивой печалью. Из всех людей, что были ему дороги, у него кроме вечно занятой бабки и младших братьев и сестер, к которым он относится немного свысока, остался только отец. Но и от отца он с каждым годом отдаляется все больше. Ученье воздвигает непреодолимую преграду между юношей и его малообразованной родней (опись не назовет ни одной книги в имуществе Жана II). Иезуиты познакомили Жана-Батиста с великой историей античности. При свойственном его возрасту максимализме как не презирать мелочные заботы и прозаические устремления Жана II? Как не чувствовать отвращения к торгашеским хитростям, к унизительности (весьма, впрочем, относительной) своего положения потомственного камердинера? В мечтах он воображает себя собеседником Юлия Цезаря, другом римских консулов и императоров! Что он будет делать, выйдя из коллежа? Какое решение примет семья?